Неточные совпадения
Одни судили так:
Господь по
небу шествует,
И ангелы его
Метут метлою огненной
Перед стопами Божьими
В небесном поле путь...
Юрисконсульт отвечал на это изображеньем неверности всего земного и дал тоже искусно
заметить, что журавль в
небе ничего не значит, а нужно синицу в руку.
— Упокой, господи, ее душу! — воскликнула Пульхерия Александровна, — вечно, вечно за нее бога буду
молить! Ну что бы с нами было теперь, Дуня, без этих трех тысяч! Господи, точно с
неба упали! Ах, Родя, ведь у нас утром всего три целковых за душой оставалось, и мы с Дунечкой только и рассчитывали, как бы часы где-нибудь поскорей заложить, чтобы не брать только у этого, пока сам не догадается.
Вообще, скажет что-нибудь в этом духе. Он оделся очень парадно, надел новые перчатки и побрил растительность на подбородке. По улице, среди мокрых домов, метался тревожно осенний ветер, как будто искал где спрятаться, а над городом он чистил
небо,
сметая с него грязноватые облака, обнажая удивительно прозрачную синеву.
Все погрузилось в сон и мрак около него. Он сидел, опершись на руку, не
замечал мрака, не слыхал боя часов. Ум его утонул в хаосе безобразных, неясных мыслей; они неслись, как облака в
небе, без цели и без связи, — он не ловил ни одной.
Небо там, кажется, напротив, ближе жмется к земле, но не с тем, чтоб
метать сильнее стрелы, а разве только чтоб обнять ее покрепче, с любовью: оно распростерлось так невысоко над головой, как родительская надежная кровля, чтоб уберечь, кажется, избранный уголок от всяких невзгод.
— Да, сказала бы, бабушке на ушко, и потом спрятала бы голову под подушку на целый день. А здесь… одни — Боже мой! — досказала она, кидая взгляд ужаса на
небо. — Я боюсь теперь показаться в комнату; какое у меня лицо — бабушка сейчас
заметит.
Пока ветер качал и гнул к земле деревья, столбами нес пыль,
метя поля, пока молнии жгли воздух и гром тяжело, как хохот, катался в
небе, бабушка не смыкала глаз, не раздевалась, ходила из комнаты в комнату, заглядывала, что делают Марфенька и Верочка, крестила их и крестилась сама, и тогда только успокаивалась, когда туча, истратив весь пламень и треск, бледнела и уходила вдаль.
Он сказал, что деньги утащил сегодня у матери из шкатулки, подделав ключ, потому что деньги от отца все его, по закону, и что она не
смеет не давать, а что вчера к нему приходил аббат Риго увещевать — вошел, стал над ним и стал хныкать, изображать ужас и поднимать руки к
небу, «а я вынул нож и сказал, что я его зарежу» (он выговаривал: загхэжу).
Небо и море серые. А ведь это уж испанское
небо! Мы были в 30-х градусах ‹северной› широты. Мы так были заняты, что и не
заметили, как миновали Францию, а теперь огибали Испанию и Португалию. Я, от нечего делать, любил уноситься мысленно на берега, мимо которых мы шли и которых не видали.
Я все время поминал вас, мой задумчивый артист: войдешь, бывало, утром к вам в мастерскую, откроешь вас где-нибудь за рамками, перед полотном, подкрадешься так, что вы, углубившись в вашу творческую мечту, не
заметите, и смотришь, как вы набрасываете очерк, сначала легкий, бледный, туманный; все мешается в одном свете: деревья с водой, земля с
небом… Придешь потом через несколько дней — и эти бледные очерки обратились уже в определительные образы: берега дышат жизнью, все ярко и ясно…
Митя примолк. Он весь покраснел. Чрез мгновение ему стало вдруг очень холодно. Дождь перестал, но мутное
небо все было обтянуто облаками, дул резкий ветер прямо в лицо. «Озноб, что ли, со мной», — подумал Митя, передернув плечами. Наконец влез в телегу и Маврикий Маврикиевич, уселся грузно, широко и, как бы не
заметив, крепко потеснил собою Митю. Правда, он был не в духе, и ему сильно не нравилось возложенное на него поручение.
Несколько недель спустя я узнал, что Лукерья скончалась. Смерть пришла-таки за ней… и «после Петровок». Рассказывали, что в самый день кончины она все слышала колокольный звон, хотя от Алексеевки до церкви считают пять верст с лишком и день был будничный. Впрочем, Лукерья говорила, что звон шел не от церкви, а «сверху». Вероятно, она не
посмела сказать: с
неба.
«Славная погода завтра будет», —
заметил я, глядя на светлое
небо.
Между тем погода начала хмуриться,
небо опять заволокло тучами. Резкие порывы ветра подымали снег с земли. Воздух был наполнен снежной пылью, по реке кружились вихри. В одних местах ветром совершенно сдуло снег со льда, в других, наоборот,
намело большие сугробы. За день все сильно прозябли. Наша одежда износилась и уже не защищала от холода.
Уже с утра я
заметил, что в атмосфере творится что-то неладное. В воздухе стояла мгла;
небо из синего стало белесоватым; дальних гор совсем не было видно. Я указал Дерсу на это явление и стал говорить ему многое из того, что мне было известно из метеорологии о сухой мгле.
Утром я проснулся позже других. Первое, что мне бросилось в глаза, — отсутствие солнца. Все
небо было в тучах.
Заметив, что стрелки укладывают вещи так, чтобы их не промочил дождь, Дерсу сказал...
— Бедная, бедная моя участь, — сказал он, горько вздохнув. — За вас отдал бы я жизнь, видеть вас издали, коснуться руки вашей было для меня упоением. И когда открывается для меня возможность прижать вас к волнуемому сердцу и сказать: ангел, умрем! бедный, я должен остерегаться от блаженства, я должен отдалять его всеми силами… Я не
смею пасть к вашим ногам, благодарить
небо за непонятную незаслуженную награду. О, как должен я ненавидеть того, но чувствую, теперь в сердце моем нет места ненависти.
Блеснет день, взойдет солнце, его не видно; изредка только
замечали горцы, что по горам мелькает чья-то длинная тень, а
небо ясно, и тучи не пройдет по нем.
В середину же Днепра они не
смеют глянуть: никто, кроме солнца и голубого
неба, не глядит в него.
— Secundo, я шляхтич славного герба, в котором вместе с «копной и вороной» недаром обозначается крест в синем поле. Яскульские, будучи хорошими рыцарями, не раз меняли
мечи на требники и всегда смыслили кое-что в делах
неба, поэтому ты должна мне верить. Ну а в остальном, что касается orbisterrarum, то есть всего земного, слушай, что тебе скажет пан Максим Яценко, и учись хорошо.
Я
небо и сильных людей за него
Молила — напрасны усилья!
Гловацкая отгадала отцовский голос, вскрикнула, бросилась к этой фигуре и, охватив своими античными руками худую шею отца, плакала на его груди теми слезами, которым, по сказанию нашего народа, ангелы божии радуются на
небесах. И ни Помада, ни Лиза, безотчетно остановившиеся в молчании при этой сцене, не
заметили, как к ним колтыхал ускоренным, но не скорым шагом Бахарев. Он не мог ни слова произнесть от удушья и, не добежав пяти шагов до дочери, сделал над собой отчаянное усилие. Он как-то прохрипел...
На
небе уже довольно высоко проглянула луна. Она играла по мелкой ряби бегущей речки и сквозь воду эффектно освещала бесчисленные
мели, то покрытые водорослями, то теневыми наслоениями струистого ила.
Отъехали мы верст десять — и вдруг гроза. Ветер; снег откуда-то взялся;
небо черное, воздух черный и молнии, совсем не такие, как у нас, а толстые-претолстые. Мы к проводникам:"Долго ли,
мол, этак будет?" — не понимают. А сами между тем по-своему что-то лопочут да посвистывают.
С проникновенной и веселой ясностью он сразу увидел и бледную от зноя голубизну
неба, и золотой свет солнца, дрожавший в воздухе, и теплую зелень дальнего поля, — точно он не
замечал их раньше, — и вдруг почувствовал себя молодым, сильным, ловким, гордым от сознания, что и он принадлежит к этой стройной, неподвижной могучей массе людей, таинственно скованных одной незримой волей…
— Коварный ветр — это муж, —
замечает Василий Николаич, — а малютка — сама виновница настоящего торжества!.. и
заметьте: «
небес» — «не унёс».
В таких разговорах мы и не
заметили, как подъезжали к Кунцеву, — не
заметили и того, что
небо заволокло и собирался дождик.
Удары
смело переносит,
Растет и крепнет по часам
И гордо голову возносит
К своим заветным
небесам.
Опять сошлись, опять промах у Гаганова и опять выстрел вверх у Ставрогина. Про эти выстрелы вверх можно было бы и поспорить: Николай Всеволодович мог прямо утверждать, что он стреляет как следует, если бы сам не сознался в умышленном промахе. Он наводил пистолет не прямо в
небо или в дерево, а все-таки как бы
метил в противника, хотя, впрочем, брал на аршин поверх его шляпы. В этот второй раз прицел был даже еще ниже, еще правдоподобнее; но уже Гаганова нельзя было разуверить.
Октябрьская ночь была холодна и сумрачна; по
небу быстро неслись облака, и ветер шумел голыми ветвями придорожных ракит. Ахилла все не останавливаясь шел, и когда засерел осенний рассвет, он был уже на половине дороги и
смело мог дать себе роздых.
И в этих размышлениях дьякон не
заметил, как прошла ночь и на
небе блеснула бледною янтарного чертой заря, последняя заря, осеняющая на земле разрушающийся остаток того, что было слышащим землю свою и разумевающим ее попом Савелием.
К вечеру океан подергивался темнотой,
небо угасало, а верхушки волны загорались каким-то особенным светом… Матвей Дышло
заметил прежде всего, что волна, отбегавшая от острого корабельного носа, что-то слишком бела в темноте, павшей давно на
небо и на море. Он нагнулся книзу, поглядел в глубину и замер…
Продавайте имения ваши и давайте милостыню. Приготовляйте себе влагалища неветшающие, сокровище неоскудевающее на
небесах, куда вор не приближается и где
моль не съедает; ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше будет.
Заметя, что хозяйка внимательно прислушивается к его словам, он почувствовал себя так же просто и свободно, как в добрые часу наедине с Евгенией, когда забывал, что она женщина. Сидели в тени двух огромных лип, их густые ветви покрывали зелёным навесом почти весь небольшой сад, и закопчённое дымом
небо было не видно сквозь полог листвы.
Живая ткань облаков рождает чудовищ, лучи солнца вонзаются в их мохнатые тела подобно окровавленным
мечам; вот встал в
небесах тёмный исполин, протягивая к земле красные руки, а на него обрушилась снежно-белая гора, и он безмолвно погиб; тяжело изгибая тучное тело, возникает в облаках синий змий и тонет, сгорает в реке пламени; выросли сумрачные горы, поглощая свет и бросив на холмы тяжкие тени; вспыхнул в облаках чей-то огненный перст и любовно указует на скудную землю, точно говоря...
Ах, Андрей, Андрей, прекрасно это солнце, это
небо, все, все вокруг нас прекрасно, а ты грустишь; но если бы в это мгновение ты держал в своей руке руку любимой женщины, если б эта рука и вся эта женщина были твои, если бы ты даже глядел ее глазами, чувствовал не своим, одиноким, а ее чувством, — не грусть, Андрей, не тревогу возбуждала бы в тебе природа, и не стал бы ты
замечать ее красоты; она бы сама радовалась и пела, она бы вторила твоему гимну, потому что ты в нее, в немую, вложил бы тогда язык!
В письме была описана вся жизнь Михайла Максимовича и в заключение сказано, что грешно оставлять в неведении госпожу тысячи душ, которые страдают от тиранства изверга, ее мужа, и которых она может защитить, уничтожив доверенность, данную ему на управление имением; что кровь их вопиет на
небо; что и теперь известный ей лакей, Иван Ануфриев, умирает от жестоких истязаний и что самой Прасковье Ивановне нечего опасаться, потому что Михайла Максимович в Чурасово не
посмеет и появиться; что добрые соседи и сам губернатор защитят ее.
«Бегущая по волнам» шла на резком попутном ветре со скоростью — как я взглянул на лаг [Лаг — прибор для определения скорости хода судна.] — пятнадцати морских миль. В серых пеленах
неба таилось неопределенное обещание солнечного луча. У компаса ходил Гез. Увидев меня, он сделал вид, что не
заметил, и отвернулся, говоря с рулевым.
В числе счастливых четвертого пятка выскочил Локотков. Я
заметил, что он не разделял общей радости других товарищей, избегавших наказания; он не радовался и не крестился, но то поднимал глаза к
небу, то опускал их вниз, дрожал и, кусая до крови ногти и губы, шептал: «Под твою милость прибегаем, Богородица Дева».
Когда он вышел на крыльцо, то
заметил большую перемену в воздухе:
небо было покрыто дождевыми облаками, легкий полуденный ветерок дышал теплотою; словом, все предвещало наступление весенней погоды и конец морозам, которые с неслыханным постоянством продолжались в то время, когда обыкновенно проходят уже реки и показывается зелень.
Потому ей бог в
небесах такое положение определил, чтоб, значит, каждый имел полную праву ее насчет покаяния
молить.
Сверкая медью, пароход ласково и быстро прижимался всё ближе к берегу, стало видно черные стены
мола, из-за них в
небо поднимались сотни мачт, кое-где неподвижно висели яркие лоскутья флагов, черный дым таял в воздухе, доносился запах масла, угольной пыли, шум работ в гавани и сложный гул большого города.
Не вздрагивает палуба под ногами, только напряженно трясется мачта, устремленная в ясное
небо; тихонько поют тросы, натянутые, точно струны, но — к этому трепету уже привык, не
замечаешь его, и кажется, что пароход, белый и стройный, точно лебедь, — неподвижен на скользкой воде.
Что вижу я? Латинские стихи!
Стократ священ союз
меча и лиры,
Единый лавр их дружно обвивает.
Родился я под
небом полунощным,
Но мне знаком латинской музы голос,
И я люблю парнасские цветы.
Я верую в пророчества пиитов.
Нет, не вотще в их пламенной груди
Кипит восторг: благословится подвиг,
Его ж они прославили заране!
Приближься, друг. В мое воспоминанье
Прими сей дар.
— Пальцем в
небе… Э, ну их ко всем чертям! Куда уж нам лаптем щи хлебать!.. Я, брат, теперь всем корпусом сел на
мель. Ни искры в голове, — ни искорки! Всё про неё думаю… Работаю — паять начну — всё льются в голову, подобно олову, мечты о ней… Вот тебе и стихи… ха-ха!.. Положим, — тому и честь, кто во всём — весь… Н-да, тяжело ей…
Ветер шумит,
наметает сугробы.
Месяца нет — хоть бы луч!
На
небо глянешь — какие-то гробы,
Цепи да гири выходят из туч…
Я ли о нем не старалась?
Я ли жалела чего?
Я ему молвить боялась,
Как я любила его!
— Другого голоса недостает, я привыкла петь это дуэтом, — произнесла она, как бы ничего не
замечая, взяла новый аккорд и запела: «По
небу полуночи».
Особенно красивы молоденькие пихты, которые
смело карабкаются по страшным кручам; их стройные силуэты кажутся вылепленными на темном фоне скал, а вершины рвутся в
небо готическими прорезными стрелками.
С ясного голубого
неба льются потоки животворящего света, земля торопливо выгоняет первую зелень, бледные северные цветочки
смело пробиваются через тонкий слой тающего снега, — одним словом, в природе творится великая тайна обновления, и, кажется, самый воздух цветет и любовно дышит преисполняющими его силами.